В соответствии с заключением Министерства по делам национальностей РФ от 1999 г. в 1991-1999 гг. в Чечне погибло 21 тыс. русских, 200 тыс. стали вынужденными переселенцами. Если в 1989 г. согласно данным переписи населения в Чечне проживало 269 тыс. русских, то в 2002 г. 40 тыс.[1]
На сегодняшний день Министерство по делам национальностей давно упразднено, конфликт в Чеченской Республике прекращен, а город Грозный наравне с Санкт-Петербургом, Москвой и городами Золотого кольца превращен в одно из красивейших мест Российской Федерации. Практически ничто не напоминает сегодня о тех страшных и трагических событиях. Тем не менее чеченский вопрос до сих пор не исчерпан в российском общественном дискурсе, многие темы считаются незакрытыми, как, например, тема геноцида русских в Чечне в 1990-е гг.
Указанная проблема действительно является крайне непростой и требует тщательного анализа. Понятие геноцида введено в юридический оборот относительно недавно, в середине XX в. польским юристом Р. Лемкиным для характеристики преступной деятельности Третьего Рейха по систематическому истреблению еврейского народа. Понятие «геноцид» было включено в обвинительный акт против нацистских лидеров на Нюрнбергском процессе в качестве описательного термина, а в 1948 г. ООН приняла «Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него», в соответствии с которым термин «геноцид» получил правовой статус[2].
Таким образом понятие «геноцид» приобрело конкретную область применения. Для того, чтобы установить факт геноцида необходима полноценная юридическая процедура с соблюдением всех процессуальных этапов и с приведением достаточной доказательной базы. В вопросе российско-чеченского конфликта подобная работа проделана не была и в силу целого ряда причин, связанных с упадком большинства государственных институтов в 1990-е, не может быть осуществлена и по сей день. Единственным случаем попытки инкриминировать геноцид участнику чеченского конфликта стал суд над Рамзесом Гойчаевым, который завершился вынесением приговора по статье убийство.
Другой аспект проблемы геноцида в России и в целом на постсоветском пространстве напрямую связан с историческими процессами, которые начались в обозначенных географических пределах на рубеже 1980-1990-х гг.
Преодоление коммунистического наследия в восточноевропейских странах социалистического блока осуществлялось путем национального государственного строительства. Новые общественно-политические отношения необходимо было скрепить подходящими историческими мифами, которые гарантировали бы долгосрочное и устойчивое развитие. Целый ряд восточноевропейских стран (Польша, Словакия, Чехия, Украина, страны бывшей Югославии, Балтии и присоединившиеся к ним кавказские и центральноазиатские страны) начали формировать новую национальную идентичность вокруг идеи об особой жертве, которую их нация принесла в борьбе за собственную независимость в исторической ретроспективе. В Польше с подачи советника президента Л. Качиньского М. Чихоцкого был даже изобретен особый термин «историческая политика», смысл которого заключается в том, что история не перестает быть частью политического процесса[3].
Устремленность в прошлое, поиск в нем оснований, либо направлений для современной политики стали особенностью общественно-политического развития стран Восточной Европы. Это породило целую волну взаимных обвинений (Польши к России, Украины к России, стран Балтии к России, Армении к Азербайджану и наоборот) и дало старт весьма странному соревнованию по подсчету жертв с целью выявления того, какая из наций пострадала больше всего. Такое страшное правовое понятие как «геноцид» стало инструментом манипуляции в руках политиков и журналистов, которые, решая сиюминутные политические задачи, закладывали основы для конфликтов целых народов и наций.
Как правило российская политическая элита предпочитает не злоупотреблять термином «геноцид» по отношению к русскому населению. Объясняется это двумя основными причинами. Во-первых, Российская Федерация – это многонациональное государство, в котором компактно проживают представители разных этносов. Поэтому, рассуждая о геноциде по отношению к России, выделять отдельный народ, который пострадал больше остальных, является бесперспективным и бессмысленным занятием.
Во-вторых, в отличие от большинства стран Восточной Европы для России процесс декоммунизации и распада СССР стал окончанием колониального типа устройства ее государственности. Было бы странно, если бы Россия как бывшая метрополия предъявляла претензии своим бывшим сателлитам.
Вместе с тем, на всем пространстве бывшего социалистического блока в целом и на пространстве СНГ в частности начался процесс вытеснения русских и возвращения их в Россию. Например, в дружественном Казахстане согласно данным переписи количество русского населения сократилось с 6 млн 226 тыс. человек в 1989 г. до 3 млн 553 тыс. в 2019 г. Аналогичная ситуация происходила на территории всех остальных республик бывшего СССР. При этом, важно понимать, что переселение русских из бывших советских республик преимущественно было естественным следствием процесса национального государственного строительства, который инициировали все постсоветские страны, а не актом шовинизма или русофобии.
По указанным причинам Россия не применяет термин «геноцид» в контексте взаимоотношений с другими государствами. Возникновение же понятия «геноцид русских в Чечне» следует рассматривать в качестве частного случая российской политики, который выполнял определенные внутриполитические и внешнеполитические задачи в конкретных исторических обстоятельствах.
В 1990-е гг. в условиях разложения государственности, паралича общественных институтов, экономического упадка, вульгарной некомпетентности административных органов и отдельных политиков возник мощнейший кризис доверия к власти. Авторитет государства упал до минимальной исторической отметки, диалог с обществом прекратился, перестали функционировать какие бы то ни было мобилизационные механизмы. В этой связи угроза русскоязычному населению в Чечне использовалась как один из таких механизмов, который должен был сплотить общество и легитимизировать в его глазах правящую элиту. Кроме того, проблему «геноцида русских» активно использовали противники новой власти, неудовлетворенные темпом и направлением политических и экономических реформ. Для них гуманитарная катастрофа в Чечне являлась ничем иным, как дополнительным аргументом, свидетельствующим о некомпетентности правительства.
Применение термина «геноцид» к событиям в Чечне имело и немаловажное внешнеполитическое значение для российской правящей элиты. Как известно, западные общества критически оценивали российскую политику в чеченском вопросе и неоднократно обвиняли Россию в нарушении международного права [4, 5]. И без внешнего давления для России чеченская кампания оказалась крайне тяжелым политическим, экономическим и психологическим бременем, по причине чего представители российской власти в целях оправдания собственных просчетов и ошибок военного командования вынуждены были играть на хорошо понятном европейцам правовом поле и обращались к термину «геноцид» как к средству для поиска взаимопонимания со странами Европы.
Между тем, природа российско-чеченского конфликта времен первой кампании носила смешанный характер. Вне всяких сомнений, его изначальная причина находится в политическом поле, однако, последовав примеру стран бывшего СССР, власти Ичкерии также пошли путем национального государственного строительства, поэтому этнический фактор приобрел немаловажное значение по мере развития конфликта.
В условиях упадка государственных институтов, хаотизации и криминализации региона ситуация быстро вышла из-под контроля. Усилился бытовой национализм, распространился бандитизм, а всеобщая атмосфера вседозволенности и безнаказанности развязывала руки криминальным элементам общества. Факты преступлений на этнической почве против русских неоспоримы и ни у кого не подлежат сомнению.
Безусловно, русские понесли серьезные потери в ходе чеченского конфликта, но и чеченский народ заплатил немалую цену. Столица Чечни город Грозный, как Дрезден во времена Второй мировой войны, оказался практически целиком уничтожен[6].
Менее чем за полвека чеченский народ вновь оказался перед экзистенциальной угрозой. С учетом 150 тыс. погибших в результате сталинской депортации 1944 г. (при общей численности чеченцев в то время 600 тыс.чел.) чеченский народ за полвека потерял значительную часть своего населения. Количество жертв с обеих сторон росло, конфликт затягивался и все яростнее выпячивал свой звериный оскал, поэтому то, что на начальном этапе было содержанием российско-чеченского противостояния, в итоге послужило поводом для процесса мирного урегулирования.
С тех тяжелых для российского и чеченского народов времен сохранилась масса свидетельств как обвинительных по отношению к одной из сторон конфликта, так и оправдывающих их действия. При всем при этом, они остаются лишь субъективными позициями отдельных лиц, не позволяющими установить, либо опровергнуть факт геноцида.
По большому счету сегодня этого и не требуется. Россия и Чечня заплатили дорогую цену за мир и проделали сложный путь по восстановлению доверия и возобновлению конструктивных отношений. Апелляция же к геноциду одной, либо другой стороной разрушает основы диалога и тем самым делает бессмысленной жертву, которую принесли оба народа ради прекращения войны.
Иван Сидоров.
